Меч самурая

До недавнего времени на Западе о самураях судили, прежде всего, по японским историческим кинобоевикам (тямбара) да по рекламным брошюрам наподобие «Бусидо» Нитобэ Инадзо – весьма тенденциозной работе, изданной в 1899 г. и впоследствии ставшей знаменем воинствующего национализма. Лишь в последние годы появилось несколько серьезных трудов, изменивших представление о самураях. Это «Классические будзюцу» Д. Дрегера, «Воинские искусства или дух будо» М. Рандома, «Самураи» А. Б. Спеваковского. Остановимся лишь на некоторых аспектах культа воинских искусств.

Самурай с боевыми мечами. Ксилография, 1779 г

Самурайство зародилось в VIII в. на востоке и северо-востоке Японии. Его основу составили беглые крестьяне и вольные отходники, искавшие земли и воли на тревожной границе с айнами. Подобно донским и запорожским казакам, они проводили жизнь в непрестанных походах и стычках с мятежными аборигенами, верой и правдой защищая государственные границы. Лишь в X–XII вв. в процессе не затихавших феодальных междоусобиц окончательно сформировались владетельные самурайские роды, предводительствовавшие могучими дружинами, которые лишь номинально числились на императорской службе. К тому времени сложились и устои неписаного морального кодекса самурая «Путь лука и скакуна» («Кюба-но мити»), позже превратившегося в грозный свод заповедей «Путь самурая» — «Бусидо» («буси» — китаизированный вариант слова «самурай»).

В конце XIII в. на Японию обрушилась гроза монгольского нашествия. В тот период монголы обладали самой передовой в мире военной техникой, заимствованной чуть ли не во всех странах Азии и Европы. Но более всего шокировало буси, привыкших к определенному военному церемониалу, полное отсутствие уважения к противнику. Обычно в междоусобных баталиях рыцарю надлежало выбрать себе достойного противника и после обмена приветствиями и соответствующими изысканными оскорблениями по всем правилам сразиться. Поле боя подчас превращалось в сплошные «парные турниры» с последующим выбыванием участников. Не принято было нападать сзади, предварительно не окликнув противника, прибегать к помощи слуг и оруженосцев (если к тому не понуждали чрезвычайные обстоятельства).

Монголы же применяли исключительно тактику массовой атаки и набрасывались на горделивых буси, как стаи голодных собак. Известно, что и трофеи они брали, так сказать, анонимные, указывающие лишь на количество жертв, — уши врага.

При этом японские воины, одержав победу и захватив множество пленных в полной боевой экипировке, даже не подумали воспользоваться их опытом. Разве что приемы владения копьем они несколько усовершенствовали. Техники владения остальными видами оружия без изменений благополучно дожили до XIХ в., когда с появлением португальцев в японской армии стало широко использовать огнестрельное оружие – мушкеты, пушки, пистолеты.

Появились даже специальные части пехотинцев-мушкетеров, которые сильно поколебали престиж непобедимых конных рыцарей. Но верность традициям возобладала. Буси вплоть до середины XIX в. пренебрегали «огненным боем», профанирующим высокие идеалы бу-дзюцу. Два меча, копье и длинный лук по-прежнему составляли «джентльменский» набор самурая, и это нельзя назвать слепым консерватизмом, ибо школы воинских искусств не просто занимались военной подготовкой, но и прививали определенное мировоззрение, а также формировали личность самурая. Отказаться от традиционных воинских искусств означало для самурая отказаться от привычного типа личности, от всего комплекса этических и эстетических норм, складывавшихся в течение веков. Но общественное и индивидуальное сознание все же изменилось после буржуазной революции Мэйдзи 1868 г.

В то же время рост производительных сил, вызванный развитием мануфактурного производства и возросшим влиянием городской буржуазии способствовал постепенному экономическому вырождению самурайства. Многие служилые буси и даже влиятельные дайме попали в долговую зависимость от ростовщиков.

Своего рода комплекс неполноценности, порожденный в самураях таким непривычным для них положением, находил выражение в обостренной тяге к возрождению традиционных духовных ценностей. Повсюду возникали разнообразные школы воинских искусств, привлекавшие тысячи и тысячи адептов. С новой силой вспыхнул угасший на время междоусобных войн интерес к философии Дзэн, чайной церемонии, живописи и гравюре, изящной словесности.

Наибольшее значение в среде буси придавали важнейшим разновидностям оружия — мечу, копью, алебарде, луку. Борьба без оружия всегда имела второстепенный характер и практиковалась только как вспомогательное средство «на черный день», так как самурай всегда носил при себе небольшой арсенал, не расставаясь с ним и ночью.

Самурай в полном боевом облачении

Даже женщин в самурайских домах обучали владению алебардой (нагината), а иногда мечом и кинжалом для того чтобы они смогли постоять за себя в случае необходимости, а главное — проникнуться духом воинских искусств, понять устремление отцов, мужей, братьев и быть им надежной опорой в жизни.

В стране, где меч почитался «душой самурая», святыней и фамильной драгоценностью, различные виды единоборств развивались одновременно с фехтованием и под непосредственным влиянием законов фехтования. В любой школе, обучающей технике владения шестом или дубинкой, серпом или кинжалом, багром или цепью, в качестве реального противника всегда выступал человек с мечом: не зная основ фехтования, не стоило даже надеяться на победу в поединке. Вот почему среди многочисленных школ дзю-дзюцу, которые культивировали борьбу без оружия в обыденном представлении, мы почти не встречаем единоборства как «исключительно» рукопашного боя без применения оружия. Дзю-дзюцу получило распространение в среде самураев и с самого начала носило характер комбинированного рукопашного боя с использованием различных видов оружия, и лишь в самом крайнем случае без него.

Изначально, согласно буддийским установкам, меч почитался как орудие мира, справедливости и человеколюбия. Буддийское божество Мондзю (бодхисатва Манчжушри) держит в правой руке меч, а в левой — свиток с сутрой. Её меч предназначен для искоренения людской алчности, гнева и глупости. Воинственный Фудо-мёо (воплощение Будды Вайрочаны), окруженный языками пламени, сжимает меч истинной веры. Меч для самурая олицетворяет, прежде всего, религиозную убежденность, прямодушие, честь и верность долгу. К этому буддийскому толкованию сути меча, щедро сдобренному элементами конфуцианской морали, следует добавить и синтоистское, языческое толкование. Ведь в синтоизме меч наделялся магической силой. Считалось, что каждый меч, подобно волшебному мечу Зигфрида или мечу бога Сусаноо, способен вершить чудеса в борьбе со злом. Меч самурая клали у ложа мертвого и у колыбели младенца, чтобы отогнать злых духов. Мастер-оружейник, приступая к изготовлению меча, призывал на помощь синтоистских богов-покровителей, при этом он развешивал по кузнице бумажные веревки-талисманы и совершал церемонию очищения. Перед началом работы он облачался в парадную одежду и работал с огромной тщательностью, вкладывая всю душу в «кусок» металла.

Поскольку качество клинка зависило от количества слоев стали с разным содержанием углерода, проковка повторялась десятки и даже сотни раз, так что изготовление одного меча занимало порой долгие месяцы и даже годы. Продолжительность работы являлась, так сказать, гарантией качества.

Сами оружейники, мастера по ковке мечей, были выходцами из самурайского сословия и пользовались огромным уважением. Неувядаемой славой окружены имена двух талантливых оружейников XIV в. Мурамаса и Масамунэ. Их имена были воспеты в поэтической легенде, в которой передана идея Меча в двух его ипостасях — меч разящий и меч, предотвращающий столкновение. Для того чтобы сравнить качество исполнения мечей Масамунэ и Мурамаса, клинки вонзили в дно ручья. По течению плыли опавшие листья. Все листья, что прикасались к мечу Мурамаса, оказывались рассеченными на две части. Когда же листья прикасались к мечу Масамунэ, они огибали лезвие и невредимыми плыли дальше. Итак, сила меча, как и сила всякого воинского искусства, одухотворявшего человека, может быть направлена на разрушение, но истинное её предназначение — сохранение мира. Таковы идеалы учения воинских искусств. В действительности, как показывает исторический опыт, в руках самураев чаще всего оказывался меч Мурамаса.

Отношение к мечу и этика кэн-дзюцу (фехтование на мечах, впоследствии кен-до) составляли неотъемлемую часть кодекса Бусидо, всего уклада жизни самурая.

Своеобразный язык меча позволял объясниться без слов с предельной откровенностью, подчас дерзостью. Так при нанесении визита полагалось вынимать большой меч (одати) из-за пояса и класть, становясь на колени для обычного приветствия, по правую сторону от себя. Тем самым демонстрировалось доверие и доброжелательность по отношению к хозяину, ибо меч трудно было вынуть из ножен с необходимой быстротой. Если же, например, хозяин держал свой меч на полу слева от себя, это свидетельствовало о явном недружелюбии по отношению к незваному гостю.

При дружеском общении с хозяином гость мог оставить свой большой меч в соседней комнате или отдать его слуге, который принимал сокровище с величайшим пиететом и, держа на вытянутых руках на шелковом платке, относил к стойке. На горизонтальной стойке для мечей хранился и меч хозяина (иногда несколько мечей). Во время беседы мечи клали так, чтобы рукоятки были обращены к владельцу, а клинки в ножнах — к собеседнику. Короткий меч (кодати) чаще всего оставался за поясом. При официальной встрече положить меч рукоятью к собеседнику означало нанести ему страшное оскорбление, т.е. усомниться в его способностях фехтовальщика и выказать полное пренебрежение к угрозе получения «молниеносного удара».

Случайным прикосновением к чужому мечу можно было спровоцировать инцидент. Если самурай видел, что сосед поглаживает или поворачивает рукоять своего меча, он немедленно обнажал клинок. Подобное происходило, когда в тесноте сосед мог невежливо отпихнуть мешавшие ему ножны, то есть допускал неподобающее обращение со святыней. Как прямой вызов на поединок воспринималось бряцание гардой о ножны. Для этого достаточно было лишь слегка выдвинуть лезвие и затем отпустить. Человек рассеянный, допустивший подобный жест в минуту задумчивости, рисковал быть разрубленным на две половинки без всякого предупреждения.

Серьезным оскорблением считалась попытка притронуться к мечу без разрешения хозяина, а тем более наступить на меч или отбросить его ногой. В то же время похвалить меч означало пролить бальзам на душу хозяина, доставить ему величайшее удовольствие.

Самурайское искусство меча, зародившееся приблизительно в X–XI вв., весьма существенно отличалось как от всех европейских способов использования меча, сабли, шашки, палаша, рапиры, шпаги, эспадрона, так и от китайского фехтования на больших мечах. В кэн-дзюцу сравнительно немного исключительно «фехтовальных» элементов в привычном европейском понимании. Как правило, боец, заняв исходную позицию с поднятым мечом, выжидал, когда у противника сдадут нервы и он «откроется». Тут же следовал решающий удар (или серия ударов), чаще всего приводивший к смерти противника. Такое ведение поединка оставалось практически неизменным для всех 1700 школ кэн-дзюцу, а позже кэн-до. Меч было принято держать двумя руками, однако его масса допускала и манипулирование одной рукой. Многие школы практиковали фехтование двумя мечами одновременно — большим и малым.

Отношение противников друг к другу во время поединка также соответствовало традиционному восточному мировоззрению — мастер боевых искусств сражается не для того, чтобы приобрести или потерять, не озабочен силой или слабостью, не делает ни одного шага вперед и не отступает ни на шаг назад. Враг не видит его.

Безупречный воин пользуется мечом, но не убивает других. Меч ему необходим для того, чтобы возвращать другим жизнь. Когда нужно убить, он убивает. Когда нужно возвращать к жизни, он возвращает к жизни.

Вы желаете достичь этого? В таком случае, идя, стоя, сидя и лежа, разговаривая и сохраняя молчание, во время чайной церемонии и рисовой трапезы, ваша тренировка должна продолжаться, вы должны быстро намечать цель и внимательно следить за любым её приближением или удалением. Так вам следует смотреть прямо в суть вещей. По мере того, как будут проходить месяцы и годы, вам покажется, что свет постепенно зажигается во тьме. Вы постигнете мудрость без учителя и безо всяких усилий откроете в себе таинственный дар. При этом вы останетесь в пределах обычного, и вместе с тем выйдете за них.